Как получилось, что из депутата, по сути общественного деятеля, вы почти сразу стали профессиональным политиком? И где проходит грань между этими статусами?
— Депутатом Государственной Думы Ямала я стал в 1994 году, когда работал в Новом Уренгое директором филиала Тюменского индустриального института. Время сложное, денег ни на что нет, а надо решать массу вопросов, связанных с хозяйственной деятельностью учебного заведения. За спиной у меня — 1300 студентов и педагогический коллектив. Для меня было совершенно немыслимо их подвести и допустить закрытие филиала. Вот тогда и решил избраться депутатом на непостоянной основе — таким образом надеялся приобрести полезные знакомства, чтобы с высоты нового положения привлечь средства для работы филиала вуза. Головной институт мне тогда помочь ничем не мог, разве что добрым словом, им самим было очень трудно. И в депутатстве я увидел шанс.
Он оправдался?
— В принципе, да. Мой круг общения расширился. По сей день с глубокой благодарностью вспоминаю Рима Султановича Сулейманова, гендиректора «Уренгойгазпрома» (ныне — «Газпром добыча Уренгой»), за помощь, которую он оказывал нашему филиалу. Искренне рад, что удалось построить два капитальных корпуса с актовым и спортивным залами, оснастить лаборатории. Преподаватели из Тюмени приезжали читать студентам лекции и говорили, что таких лабораторий и такого оборудования в головном вузе нет. В этом и был смысл моей деятельности. Кроме того, я ведь еще и преподавал. И если бы не стечение обстоятельств, так бы и продолжал работать в данном направлении.
Что за обстоятельства, Андрей Викторович?
— С 1996 года председателем Госдумы Ямало-Ненецкого автономного округа был Сергей Евгеньевич Корепанов. Тогда был такой порядок, что глава регионального законодательного собрания автоматически становился и сенатором в Совете Федерации. Но через два года он избрался от Ямала в Тюменскую областную Думу, стал в ней председателем и сенатором уже от Тюменской области. Меня вызвал на разговор губернатор округа Юрий Васильевич Неелов и предложил баллотироваться. Вот и получается, что если бы Сергей Евгеньевич не перебрался в Тюмень и если бы не было того разговора с губернатором, моя жизнь сложилась бы по-другому.
В итоге меня избрали, я переехал в Салехард, стал спикером Госдумы Ямала и членом Совета Федерации от автономного округа.
Интересно оказалось попробовать свои силы на новом уровне — в СФ?
— Очень! Это было необыкновенное время крупных личностей и ярких политиков — Лужков, Шаймиев и многие другие — состав Совета Федерации из губернаторов и председателей региональных Дум был впечатляющим. Моложе сорока лет (помимо меня) было всего несколько человек в этом созыве, и среди них Сергей Собянин, Кирсан Илюмжинов.
Вот так, собственно, и случилось, что из общественного деятеля — депутата на неосвобожденной основе — я попал в профессиональную политику.
Кстати, я бы не стал особенно разделять эти две ипостаси. С одной стороны, у меня сегодня, как у секретаря регионального отделения и лидера фракции в Облдуме, больше политической работы, нежели у обычного депутата, это понятно. Но все остальные дела и заботы — у всех примерно одинаковые. К примеру, я еду в Юргинский район и провожу прием многодетных семей, как обычный депутат. Точно так же стараюсь вникнуть в проблемы людей и думаю, как помочь им.
Так, с лета 2015 года наша фракция — это 38 депутатов в Областной Думе — ведет партийный проект «Дом для молодой многодетной сельской семьи». Что это значит? Мы собираем личные средства (не из депутатских фондов!), кто сколько может, и на них строим реальный дом семье, где воспитываются пять и более ребятишек. Критерии выбора достаточно простые, но строгие — семья должна быть положительной, работящей, но в силу стечения обстоятельств не имеющей возможности изменить плохие жилищные условия. За четыре года нам удалось построить 17 домов. Хороших. Нас никто не заставляет это делать. Как рассудить — партийная это работа или просто человеческая?
У вас с детства склонность к общественной деятельности?
— Совсем нет. Я люблю заниматься тем, что считаю главным. На данный момент главное для меня — политическая деятельность, партийная. В юности больше была склонность к учебе и, в частности, к физике. Благодаря моей учительнице Музе Павловне, о которой я не устаю рассказывать, этот предмет я очень любил и даже хотел стать физиком-ядерщиком. Но при поступлении в Ленинградский политехнический институт передумал и пошел на кафедру двигателей внутреннего сгорания.
На мое решение повлиял Алексей Константинович Костин, доктор технических наук, с которым мы разговорились в приемной комиссии. И он, солидный человек, фронтовик, профессор кафедры двигателей очень быстро увлек меня идеей новых двигателей, в том числе и водородных.
Почему темой вашей диссертации и изобретением стал двигатель внутреннего сгорания? Он же давно существует...
— Конечно, речь идет лишь об одном элементе, придуманном мною для более эффективного газодинамического процесса двигателя танка. Но комиссия решила дать именно такое громкое название. В целом же для исследований в этой области существуют поистине тысячи тем.
Вы не стали из-за своего двигателя для танка невыездным на некоторое время?
— Мою диссертацию действительно сначала хотели сделать закрытой, но потом все-таки посчитали, что ничего такого сверхсекретного в этой работе нет. Я защитил диссертацию и меня позвали на работу в танковый институт, расположенный в Горелово неподалеку от Ленинграда. Съездил, посмотрел на НИИ за высоким забором с колючей проволокой, на общежитие — понял, что нет, не мое. Тем более что в аспирантуру я поступал как «целевик» от своего вуза и должен был после защиты вернуться в Тюмень. Кроме того, моя жена на тот момент тоже заканчивала диссертацию в Ленинграде и хотела продолжать работать по своей специальности. Словом, мы возвратились. Некоторое время я преподавал в Индустриальном институте, а потом отправился в Новый Уренгой...
Вы считаете родным городом Тюмень?
— Да, хотя родился под Уфой, где отец после распределения строил мост через реку Белая. Мне было несколько месяцев, когда они отправились на мамину родину — в Тюмень (отец — уроженец Архангельска). И папа, и мама в свое время получали образование в северной столице. Для нас всех Ленинград, Санкт-Петербург, так и остался особым городом в биографии и нашей второй любовью.
Почему ваша докторская диссертация уже по социологии? Довольно резкий разворот от танковых двигателей...
— Мне хотелось развиваться в научном плане, но в Новом Уренгое, как ни крути, научной среды не хватало. Депутатская же деятельность побуждала к частым поездкам по Северу, в результате чего, неожиданно для себя, я увидел массу важных вопросов. Начал писать в журналы статьи о коренных народах, о занятости населения, о специфике работы вахтовым методом на Крайнем Севере. У меня была возможность знакомиться с самыми разными данными, цифрами и сопоставлять их. И я сделал сравнительный анализ специфики жизни семей аборигенов, людей, долго живущих на территории, и тех, кто приехал лет 5–7 назад. Все-таки 15 лет вузовского стажа никуда не денешь, желание исследовать остается в крови навсегда. Потом написал книгу.... В общем, материала собралось так много, что коллеги подсказали: садись за докторскую, мол, все для этого есть.
Получается, что вы всегда идете за жизнью. Но как же ваше увлечение музыкой? А ну как были бы сейчас известным пианистом и гастролировали бы по всему миру...
(Улыбается.) — Я так не думаю — что стал бы профессиональным музыкантом. Все-таки это было желание родителей, чтобы ребенок учился музыке. Честно выдержал три года и сбежал из музыкальной школы в... бассейн «Геолог», который только-только открылся. Мне очень хотелось плавать! Родители меня поняли.
Своих сыновей «угнетали» музыкой?
— Младший прекрасно играет. Жена тоже. И я могу присесть к инструменту, хотя техники прежней уже нет, давно не занимался. Пианино стоит, ноты лежат. Возможно, что когда-нибудь еще вернусь к игре, а пока слушаю музыку дома. Люблю классику. Раньше чуть ли не еженедельно ходили на концерты в филармонию. Сейчас не могу этого делать — командировок стало больше, ежедневно по несколько встреч, порой весьма сложных. Вечером хочется прийти домой и отдохнуть в спокойной обстановке.
Среди ваших наград одна достаточно нетипичная — знак «За заслуги в пограничной службе» II степени. Это местные ветераны-пограничники отметили вас?
— Нет, знак вручил на Лубянке директор Федеральной пограничной службы РФ, генерал-полковник Тоцкий в 2000-м году. В те тяжелые годы округ взял под опеку погранзаставы, расположенные на Ямале, и помогал всем, чем можно — горючим, продуктами. Вот нескольких человек от арктических регионов, кто был так или иначе причастен к этому делу, и пригласили в Москву на награждение.
В Тюмени у вас есть некий любимый уголок?
— Теплые чувства у меня по поводу небольшого участка на перекрестке Первомайской и Ялуторовской, где рядом со старым театром стоял наш деревянный дом. В этой коммуналке на втором этаже жили три семьи. Сейчас того дома нет, но память места жива. Мне нравится там проходить, но любимый уголок все же другой...
Сейчас не каждый представит себе, как выглядел во времена моего детства угол Мельникайте и Республики. Собственно, самой улицы Мельникайте еще и не было, к концу 60-х только начали появляться первые дома. Мы бегали там на карьеры купаться и ловить гольянов, бродили по Текутьевскому кладбищу, разглядывая старинные памятники и металлические обелиски со звездочками. Через дорогу от кладбища были прекрасные яблоневые сады.
Теперь это практически центр города, высотные дома, блестящие витрины магазинов. Но значимо для меня не это, а мемориал погибшим на войне и умершим в госпиталях тюменцам. Среди фамилий, высеченных на пилонах, есть и фамилия моего дедушки по маминой линии — Тимофеева Бориса Александровича. Он погиб под Витебском в 1944-м. Бывая там, на площади Памяти, я думаю о деде, которого никогда не видел, о войне, о многом. И это помогает мне.
Текст: Людмила Караваева. Фото: архив А. В. Артюхова.
