На конвой они напоролось на перроне — куда их выгнало чувство голода: по дороге ребята промышляли, как могли, даже в огороды успевали лазать, пока эшелон стоял на разъезде.
Автор: Ирина Ветрова
Побег не удался. Трех друзей сняли с поезда в Ярославле и отправили обратно домой, в Тюмень. Доставили к следователю на разговор. Потом вызвали матерей беглецов и строго предупредили: «Еще раз такое произойдет, отправят ваших детей в детскую исправительную колонию». Шел 1943 год: мальчишкам было по 16 лет.

Боря Мишатин казнил себя за неосторожность: «Зачем они позволили конвою себя задержать? Легко могли бы сбежать, до передовой оставалось всего ничего». На конвой они напоролось на перроне — куда их выгнало чувство голода: по дороге ребята промышляли, как могли, даже в огороды успевали лазать, пока эшелон стоял на разъезде. До сих пор им удавалось оставаться незамеченными, но вот расслабились, потеряли бдительность, за то и поплатились.

А как все хорошо начиналось. Через Тюмень как раз проходили составы с танками. Парни думали укрыться под брезентом, которыми были накрыты новенькие Т-34, и таким образом добраться до передовой, где бились их отцы с фашистами. Ребята были не из робкого десятка: упрямый характер, хорошие спортивные данные и жажда сражений двигали ими в этом опасном путешествии. Рвались в Москву, но сколько придется ехать, они не представляли. И все у них получилось: охрана их не заметила, они юркнули на платформу и спрятались под брезент. Так и ехали. А тут такая досада — под конвоем вернуться домой и сразу к следователю.

Но уже через некоторое время после их неудачного побега им повезло: в город прибыли моряки. Весть о том, что они будут отбирать мальчишек в школу юнг, разнеслась со скоростью ветра. Это была Борькина мечта — детская и самая большая. Родился он 16 января 1927 года в рабочем поселке Слюдянка Иркутской области. Частенько смотрел на уходящие вдаль, к острову Ольхон, корабли. Дом стоял на берегу Байкала, высокой глыбой из него вырастала сопка «Любви и смерти», так ее называли жители. Места те были очень красивые, и Борька не раз вспоминал свое детство уже в Тюмени, куда отца по военной линии перевели служить.

Очередь из ребят была огромной, несмотря на ранний час. Весь первый этаж городского комитета комсомола, который располагался в купеческом доме на ул. Республики, 19, заняли мальчишки разных возрастов. Борис Мишатин, Виктор Кантышев и Лев Бурундуков проталкивались по коридору к дверям, за которыми восседала комиссия. Их не остановили: слишком хорошо знали эту троицу, и связываться не хотели. Так они втроем и зашли, чем немало удивили членов комиссии. Виктор был самым младшим из них и ростом не велик.

К нему первому и обратился моряк:
— Мальчик, что ты хочешь?
— На флоте служить.
— А сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Спортом занимаешься?
— Лыжами.
— Подрасти немного, на следующий год тебя возьмем.

Виктор насупился и чуть не заплакал. Лева, видя такой поворот дела, занял боксерскую стойку, чем немало озадачил моряка, но все же тот усмехнулся: — Мальчик, ты боксом предлагаешь с тобой заняться?
— Я чемпион города, хочу служить и воевать, — прокричал Лева.
— Возьмем тебя, раз чемпион, — неожиданно сразу согласился моряк. И добавил, глядя на Бориса, — и друга твоего продолговатого тоже берем.

Борис, действительно, к седьмому классу средней школы на целую голову был выше своих друзей и худой, как жердь. Но не обиделся, а очень даже обрадовался.

Возле городского музея 5 мая 1943 года под моросящим дождем играл духовой оркестр. Он смывал слезы матерей, которые провожали своих сыновей в тревожную военную неизвестность.

Ребят построили в два ряда по 25 человек в каждом. Напутственная речь была короткой, провели перекличку, каждому сказали место в вагоне, и колонна двинулась на вокзал.

Ребята только в Омске, когда поняли, что их везут в другую сторону от Черного моря, решились спросить пункт прибытия. Им объяснили, что дорога будет не близкой, на Дальний Восток, а флот там — Тихоокеанский, а не Черноморский.

В каждом городе по ходу движения поезда пассажиров прибавлялось: к тюменским ребятам присоединились сначала омичи, потом новосибирцы, красноярцы и иркутяне. Прибыли на станцию Угольная, что в сотне километрах от Владивостока. Там всех парней разместили в палатках и только через неделю вызвали на комиссию. Оказалось, что привезли их в школу... младших авиационных специалистов. Школа эта была, конечно, связана с военно-морским флотом: там учили на гидросамолетах летать, но совсем не об этом мечтал Борис Мишатин, а потому от предложения категорически отказался.

— Я на корабле хочу служить, и если вы меня туда не отправите, то сбегу, — заявил он.

Таких отказников набралось несколько десятков. Их снова погрузили и отправили дальше — на остров Русский. Именно там, в течение полугода Борис Мишатин будет изучать все премудрости торпедного дела. «Торпеда — грозное и загадочное оружие», — так тогда решил он и об этом своем выборе ни разу не пожалел.

Бригада торпедных катеров базировалась в бухте Большой Улисс, что в переводе с японского означало «осьминог». Рядом была другая бухта: Малый Улисс — там стояли наши подводные лодки.

Борька привыкал к жизни на катере: вместе с боцманом спал прямо на палубе, возле торпед. Хоть и были в брезентовых комбинезонах, но это не помогало спастись от морской волны. Деваться на торпедном катере советского производства ГП-5им было некуда. Поэтому и завидовали мотористам и радисту, которые хоть и в тесной компании, но все же были внутри катера и имели лучшие спальные места. А когда Борис увидел новенькие американские катера, которые ездил получать с командой, то вообще поразился. Он потом взахлеб рассказывал о кубриках и каютах, где живут матросы, камбузе, где готовят обеды, гальюнах, но самое главное — там можно ходить раздетым и спать в нижнем белье на чистых простынях под тонким шерстяным одеялом. Его катер тоже был американский, назывался «Воспер».

Было время, когда делать совсем было нечего. Особенно в непогоду. В один из таких дождливых дней Борис придумал развлечь команду. Попросил включить микрофон и начал вести репортаж с футбольного матча. Он часто слушал спортивного радиокомментатора Вадима Святославовича Синявского и мог его пародировать. И началось: «Внимание, внимание! Говорит Москва. Наш микрофон — на столичном стадионе «Динамо». Выдумок о несуществующем матче тогда хватило минут на пять, и запал заканчивался. Команда смеялась, что-то обсуждали.

На соседнем катере его импровизацию случайно услышали. Дали сигнал двумя флажками: «Обшарили весь эфир, откуда вы слышите репортаж?». Боцман, одессит Володя Бесфамильный флажками же и отвечает: «Это у нас салага-торпедист балуется». Впоследствии Бориса просили повторить такие выступления, что он с удовольствием и делал.

Заметил талант парня и радиометрист, поэт Валентин Зимин. И сказал ему: «У тебя хорошо получается, надо тебе в радиокомитет сходить». И в одно из своих увольнений Борис решился. Пришел в радиокомитет и заявляет журналистам: «Я хочу научиться репортажи делать». Над ним, конечно, посмеялись, спросили: откуда такой молодой моряк и зачем ему это надо? В общем, отправили его обратно на катер. И он чуть было не ушел, расстроенный, но его остановил один из журналистов и предложил попробовать записаться.

Привел в студию, включил микрофон, и Боря стал говорить. Тому понравилось, и потом они вместе выезжали на репортажи, где Боря учился брать интервью и работать с микрофоном.

В день Военно-Морского флота, в конце июля 1946 года, во Владивостоке был большой праздник, который транслировали по радио. И Борису Мишатину предложили рассказать в прямом эфире о высадке десанта с торпедных катеров. Такую операцию их команда проделывала не раз и когда его объявили в микрофон, то не растерялся и начал монолог. Это был его радио-дебют. К этому времени он уже точно знал, что журналистика будет его профессией, и он обязательно будет ей учиться.

.... А утром 8 августа 1945 года он готовился в увольнительную: начистил «медяки», нагладил стрелки, сложил в карман чистейший носовой платок. Он знал: если его внешний вид хоть немного смутит проверяющего, то его не выпустят в город. На флоте любили чистоту и порядок, а моряки должны всем демонстрировать этот непреложный факт.

Но все его планы нарушила внезапная тревога. И прозвучала она непривычным сигналом, и голос в динамике был незнакомым. Прозвучала команда: «Всем построиться по дивизионам». Давно чувствовалось, что произойдет что-то значительное. К ним с запада стали прибывать моряки и военная техника. Командиром звена назначили Героя СССР Василия Быкова, боцманом — тюменца, старшину первой статьи Анатолия Бабанова, награжденного Орденом Боевого Красного знамени, а отрядом торпедных катеров теперь командовал легендарный черноморец, капитан-лейтенант Алексей Африканов, прошедший «ворота смерти» и награжденный медалью «Золотая звезда» Героя СССР.

В общем, с Черного моря количество обстрелянных бойцов стало прибывать все больше и больше. Это и давало повод для пересудов и волнений. На Дальнем Востоке обстановка по-прежнему оставалась напряженной. Японцы укрепляли свои наземные, воздушные и морские силы, держали их в постоянной боевой готовности.

И вот теперь, стоя в строю в полной тишине, Борис Мишатин слушал о том, что Советский Союз объявил Японии войну, а им немедленно надо приготовиться к выходу в море по боевому расписанию. Как назло, их катер стоял на профилактике: сняты торпедные аппараты, пушка, все пулеметы, половина мотора находилась в мастерской, в общем — палуба была почти пустой. В мирной обстановке, чтобы подготовить катер, потребовались бы сутки. Команда управилась за три часа.

Боря получал торпеды на базе. Эту 10 метровую болванку еще предстояло начинить взрывчаткой и проверить все параметры. Борис поставил подпись в формуляре, и покатили торпеду к катеру по узкоколейке. У берега ее закрепили, подняли краном и осторожно поместили в торпедный аппарат. Боря закрепил переднюю и заднюю крышки. Он знал, что все 40 болтов крышки нужно было тщательно завернуть. Боря все проверил еще раз: надежно ли установлена торпеда. Иначе в морской болтанке она будет смещаться в аппарате, вырабатывать свой ресурс, а это недопустимо. Потом побежал за второй такой же торпедой и проделал то же самое. В море вышли вовремя.

А к вечеру уже пришвартовали два японских разведывательных катера, которые маскировались под рыбацкие судна. Еще через сутки отправились на остров Русский, приняли там десантную группу из 53 человек, чтобы доставить их в порт Юка на севере-востоке Кореи, по которому уже наносили массированные удары советские ВВС.

Когда высадили десант, Боря с напарником не удержались, вышли на берег, чтобы прикрепить военно-морской флаг. Борис влез на стрелу портального крана и закрепил его там. Утром оказалось, что их идея не была единственной: точно такой же реял на другой стороне бухты, где также дислоцировались наши корабли.

Вскоре в порт Расин торпедный катер «Воспер»-579 доставлял санитарок. Борис не мог отлучиться со своего места: в любой момент командир мог отдать команду о пуске торпед, но успел разглядеть, что были они совсем девчонки.

Среди них, наверное, была и Мария Цуканова, тоже тюменка, будущий Герой СССР. Звание ей дали посмертно. Смелая девушка, сама раненная в ногу, продолжала оказывать помощь нашим солдатам, а когда потеряла сознание, то оказалась в руках японцев. Ее жестоко пытали, и она погибла от ран.

Борис узнал о зверствах японцев, когда прибыли в другой порт Сейсин. Именно там ему рассказали о подвиге Марии. Этот порт был главным военно-морским пунктом у японцев, там находились штаб и командование. Готовилась сейсинская операция — самая крупная и важная в ходе этой войны. Именно в район Сейсина предстояло доставить корейский десант, в задачу которого входило взорвать железную дорогу и мост, чтобы отрезать японцам обходные пути. Подойти надо было тихо. Осталось решить: кто их будет сопровождать на берег.

Командир собрал всю команду.
— Добровольцы есть? — спросил он.
Все шагнули вперед. Он посмотрел на каждого, подумал немного и поручил эту операцию Боре Мишатину. Договорились, что если он три раза за контрольный шнур дернет, значит, задание выполнил и можно тащить шлюпку к катеру.

Погрузились в полной темноте, и пошли к берегу. Оставалось метров пять, когда внезапным приливом шлюпку отбросило назад и понесло в обратную сторону. У самого катера они оказались быстро, услышали крики. В кромешной тьме с палубы трудно было разобрать: что за народ в шлюпке, ведь ожидали они только одного Борьку. В этой суматохе чуть стрелять не начали. Борис не растерялся: тут же пароль прокричал. А на флоте он был один: мат.

После того как признали, выяснилось, что удар волны по шлюпке команда приняла за сигнал, и потянула. Трос уже был срезан и Боря получил команду доставить все же группу на берег, а шлюпку уничтожить. Добираться до катера предстояло вплавь.

Дали ему фонарик — «синий огонек» — чтобы сигналил двумя длинными и двумя короткими вспышками — тогда подберут. На этот раз Борька и десантники до берега дошли без происшествий, шлюпку порезали, привязали к ней груз и утопили. Десант немедленно растворился в ночи, а Борис вошел в воду. Расстояние примерно в 200 метров для него одолеть было не сложно, все же он входил в сборную команду по плаванию Тихоокеанского флота и отлично плавал брасом. Единственное, что осложняло путь — черное пространство впереди.

Плыл Боря и головой вертел, чтобы сигнал не пропустить: с катера ему тоже должны были «подмигивать». Не сразу, но сигнал заметил, в ответ тоже помигал. Подплыл к катеру, у него пароль спросили. Ну он и сказал.

Утром Сейсин стали бомбить с воздуха. Катер должен был забрать ударную разведгруппу Леонова в составе 60 человек и доставить ее в воюющий город. Борис слышал, что все леоновцы — бывшие правонарушители, законом приговоренные к разным срокам. Что среди них много награжденных моряков за предыдущие операции на Северном флоте и есть Герои Советского Союза, как и сам их командир.

Привезли ударную группу, высадили, те устремились с боями вглубь города. Подходили и другие корабли и тоже высаживали десант. Их команде был приказ стоять и ждать. Борис спросил: «Чего ждать?». Объяснили, что если нашей пехоте придется отходить, то только в воду. Поэтому нужно будет всех принять обратно. Но когда подошли большие корабли и высадили сотни солдат, то команда, а с ней и Борис, выпрыгнули в воду и помчались вместе крушить противника.

Тогда он впервые и увидел японского генерала, которого взяли в плен. Генерал никак не хотел сдавать свой палаш — короткий меч, все говорил, что если попытаются отнять, то сделает себе харакири. Борис уже знал, что это такое, видел, как молоденькая японка вскрыла себе живот сразу, как только увидела ворвавшихся в ее дом русских солдат.

Потом была большая стрельба. В порту Расин море кишело кораблями. Наши моряки должны были атаковать и уничтожить караван японских кораблей в соседней акватории. Путь прокладывали по картам: штурман делал прокладку, по которой шли, чтобы не нарваться на минное поле. Догнали японцев только к утру. Чтобы атака прошла успешно — устанавливалась дымовая завеса. Для этого посылали катер, его называли «смертником». Он шел вблизи вражеского каравана, и весь огонь брал на себя. В этом дымовом плену наши корабли были надежно спрятаны.

Борис Мишатин получил команду: «Атака! Пуск!». Снаряды вылетали одновременно. Торпеды были «хитрыми» — действовали по приборам: даже если проходили мимо корабля, то одна начинала закручиваться вокруг него, а другая — скручиваться, уменьшая радиус, пока не поражали цель. Борис нажал рычаг и торпеды ушли. Сколько было японцев на том судне, Боря не знал. Говорили, что порядка 500 десантников отправил он тогда к Нептуну. Советские корабли тогда уничтожили весь караван противника. Операция прошла успешно.

Приехал их поздравлять командующий Тихоокеанского флота, адмирал Юмашев. Борьке, конечно, было приятно. Но после всех этих событий он по-другому ощутил войну. Мальчишкой он геройствовал, забавлялся этой игрой, пока не столкнулся со смертью и сам чуть не погиб от снаряда, который прилетел в то место, где секунду назад находился он сам.

Последним освобожденным от японцев портом на южном побережье Кореи был Гензан. Они шли по этому городу группой. Борис был в охране начальника штаба 1-й бригады торпедных катеров капитана 3-го ранга Льва Николаевича Пантелеева. Это был молодой, 35-летний командир. Борис Мишатин знал, что он из Подольска и является мастером спорта по гимнастике. Часто видел его с микрофоном и рацией, отдающим приказ, на палубе своего катера, потому что именно их «Воспер» был флагманским и на нем часто находился весь штаб дивизии, и удивлялся: когда же начштаба отдыхает? А сейчас они вместе с бравым капитаном проверяли помещения: вдруг там прячутся оккупанты. Подошли к какому-то зданию.

Начштаба только за ручку двери взялся, Борис почувствовал что-то неладное: — Товарищ капитан третьего ранга, руку уберите от двери, — настойчиво попросил и перехватил за запястье.
— В чем дело? Борис отодвинул начштаба и открыл двери. Раздалась автоматная очередь. Он успел оттолкнуть Пантелеева. Сразу же дали огонь наши автоматчики и уничтожили противника.

Лев Николаевич встал, отряхнулся, посмотрел на молодого парня и сказал: — Мальчик, ты мне жизнь спас.

Часто приходилось ходить под огнем. Но Борис Мишатин пострадал не от этого. Зашли они с командой в огромный ангар. Оказалось, что это был авиационный штаб японской армии. Там радиостанция стояла, и Бориса попросили ее обесточить. Он достал свой нож и резким движением провел по проводам. Раздался взрыв, огонь и... больше он ничего не помнит. Очнулся на катере. Голова болит. Первое о чем подумал: «Хорошо, что живой».

Ребята прочитали ему лекцию на тему «осторожно, высокое напряжение, может убить». Спасло его то обстоятельство, что ручка ножа, которым он провел по проводам, оказалась резиновой. В общем, с тех пор Борис Мишатин очень хорошо знал одну главу по предмету «физика».

Врач приходил регулярно, на катере еще были раненные. Через неделю Борис Мишатин снова встал в строй. Через тридцать лет после этих событий Мишатин лег на операцию. Зрение стало резко падать и врачи считали, что это последствия того электроудара. Что могли — врачи сделали, но доктор ему сказал: «Лучше уже видеть не будешь» — один глаз вообще ослеп, второй видит всего на 10 процентов.

Та война оставила много памятных знаков в Борькиной жизни. После того, как корейские порты были освобождены, в составе спецкоманды он ходил на Аляску, которую тоже оккупировали японцы. От этого похода у него осталась татуировка на руке, сделанная там за 10 центов. Точно такая же есть у всех моряков, кто был с ним в той операции.

После войны разрешили учиться. Борис Мишатин поступил в 8 класс средней школы во Владивостоке. Окончил десятилетку. Но не бросал своего журналистского увлечения. Продолжал сотрудничать с радиокомитетом. На флоте старшина первой статьи Мишатин отвечал за физкультуру всей бригады торпедных катеров: работал с офицерами по всем спортивным направлениям. Отслужил 7 лет. Демобилизовался в 1950 году.

Уехал в Свердловск учиться в техникуме физкультуры. На общеобразовательные часы ему разрешили не ходить, только на спецкурсы. И он в это время посещал редакции газет, учился работать с информацией, и радиокомитет, продолжая быть верным микрофону. А когда приехал в Тюмень, сразу отправился на тюменское радио. Опыт у него уже был, и ему передали «весь спорт». Раз в неделю тюменцы слушали 20-минутную спортивную передачу.

В 1955 году Борис Мишатин поехал в Москву: он мечтал встретиться со своим кумиром Вадимом Синявским и взять у него уроки. Пришел на радио имени Коминтерна, нашел Синявского и все ему рассказал и о своей службе на флоте и о желании быть спортивным комментатором.

Борис десять матчей просидел рядом с ним, учился всему. Опыт получил колоссальный. Удалось ему наблюдать работу и другого известного спортивного комментатора — Николая Озерова. Вместе с ним он побывал на восьми матчах. Уловил разницу методик, сдал экзамен, получил «отлично» и всю свою профессиональную жизнь считал эту встречу с легендарными спортивными комментаторами большой удачей и единственной полезной школой.

Он объехал всю страну не только в качестве спортивного комментатора, но и судьи по конькобежному спорту. С 1965 года Борис Мишатин — член Союза спортивных журналистов России, где он представляет Тюменскую область. В год Олимпиады в Сочи он был самым старшем факелоносцем в плеяде заслуженных тюменцев.

Живет один, жену похоронил в 2012 году. Изредка его навещают внуки. Старший сын Алексей Борисович Мишатин давно живет в Москве. Он дослужился до подполковника, теперь работает заместителем директора одного из медицинских заводов. Внук Олег окончил строительный институт, женился.

Младший внук, полный тезка деда — Борис Алексеевич Мишатин учится в 10 классе. Он знает, что в бескозырке деда лежит записка, написанная им несколько лет назад: «Бескозырку мою сохраните и оставьте на память себе».

Борис Мишатин награжден 32 орденами и медалями. Самая дорогая из них — медаль адмирала Нахимова. Он единственный в Тюменской области ветеран Великой Отечественной войны, отмеченный медалью Нахимова.

1. Первое послевоенное фото Бориса Мишатина. 2.Торпедный катер Воспер. 3. Рупор судьи Мишатина. 4. Наградной лист Бориса Мишатина. 5. Среди наград Бориса Мишатина есть и медаль Нахимова. 6. Борис Мишатин и его награды 6. Старт на соревнованиях в 1956 году.