У каждого печатного материала — своя судьба. Выстраданные или легко вылетевшие из-под пера тексты продолжают жить по своему сценарию. У одних — потреба краткосрочная. Другие — зачитаны до дыр. Книги, журнальные и газетные статьи Павла Ефимовича Кодочигова стали реликвией для тех, кого волнует тема Великой Отечественной войны.
Автор: Наталья Тереб
«Вот и встретились Виктор и Павел»
У материала, который вы читаете сейчас, своя предыстория. По одним и тем же тюменским улицам спешили в начале 1940-го на уроки Павел Кодочигов (в школу № 21), Нина Полозкова и её одноклассник — весельчак и комсомольский лидер школы № 1 Виктор Худяков. И надо же такому случиться: в конце 2014-го их пути сошлись... Почти одновременно «Тюменские известия» под рубрикой «70 историй о войне» рассказали о подвиге Героя Советского Союза Виктора Худякова, а его племянница Лариса Богданова в газете «Будь здоров!» познакомила читателей с выдержками из книги Павла Кодочигова «Как ты жива осталась, мама?», посвященной судьбам фронтовичек-медиков. А теперь представьте картину: Лариса Филипповна появляется в дверях тюменской квартиры жены Павла Кодочигова с печатным сюрпризом о её муже, а Нина Андреевна вручает ей ответный — материал о дяде... «Вот так встретились два очень дорогих для нас человека — Виктор и Павел», — отыщет мой редакционный телефон — сообщит Лариса Богданова.
Уже опубликованное слово стало подсказкой темы для нового материала — о фронтовике, журналисте, писателе Павле Кодочигове. Знакомство с Ларисой Филипповной увенчалось встречей с Ниной Андреевной Полозковой. О-о! Выяснилось, что эта женщина — тот самый легендарный завотделом литературной критики журнала «Урал», чьи публикации служили для нас, студентов факультета журналистики УрГУ, образцом рецензий. В общем, накал моего волнения усилился до студенческого экзаменационного мандража...
«Но я же, — успокаиваю себя, — подготовилась: перечитала многие произведения Павла Ефимовича. И не скрываю, что испытала преступное для журналиста желание — „передрать“ его строки о войне в свой материал. Потому что...» Нина Андреевна спешит ко мне на помощь — предлагает... ответ, написанный её мужем. Цитирую: «Меня часто спрашивают, почему я занимаюсь только документальной прозой. Считаю, что у героев Великой Отечественной должны быть подлинные имена, а не псевдонимы, и характеры их надо раскрывать в реально существующей обстановке. Тогда и будет настоящая окопная правда».
В архивах Павла Кодочигова, которые бережно хранит его вдова Нина Андреевна, есть признание: «Моя тема — война». Он точен в пересказе эпизодов сражений, потому что сам был их участником, испытал войну на вкус и цвет.
«Вот он, передний край...»
«У каждого, кто воевал, есть своё „московское направление“. Есть оно и у меня. ...Для меня Трубично, Моторово, Витка, Тютицы, Любцы, Мясной Бор — всё еще не просто деревни, расположенные на шоссе Новгород — Ленинград, а сильнейшие укреплённые пункты на пути к Новгороду, навсегда въевшиеся в память названия на зелёной военной карте. И снесённая снарядами колокольня в Моторово по-прежнему прежде всего вражеский наблюдательный пункт». Так начинается очерк «Вот он, передний край...», написанный Павлом Ефимовичем в конце шестидесятых годов теперь уже прошлого столетия. После поездки на Новгородчину. Туда, где проходил Волховский фронт. Туда, где он и в мирное время невольно ловил себя на том, что прислушивается: не раздается ли где выстрел пушки, не разорвёт ли предвечернюю тишину перестук пулемёта? И вот он, тот самый болотистый (и потому без окопов) участок, где в августе 1942-го «дали оборону» миномётному взводу под командованием Павла Кодочигова, которому только что исполнилось 19 лет. Который только что стал выпускником Московского Краснознаменного пехотного училища. Которого только что зачислили в 225-ю стрелковую дивизию, в роту 50-миллиметровых миномётов. Командир роты Мельников планировал поберечь скороспелого лейтенанта — подержать денька три на КП, что расположился в 300 метрах от передовой. Но у только что здорового-невредимого командира миномётного взвода Бокало снарядом вырвало бок. Мельников приказал: «Кодочигов, иди принимать взвод». Потом комроты всю ночь просидел рядом с новоиспечённым командиром — «учил, как обращаться с солдатами, когда падать, когда — нет, и прочей окопной науке».
Как же часто война меняла ситуацию, которая была вот только что! Секунды её уносили в небытие сотни жизней...
Среди воспоминаний Павла Ефимовича — два обстрела. Цитирую: «Сорокапятка поставлена на прямую наводку, чтобы разбить дзот. А запасные огневые — круговой бруствер из дёрна, сантиметров 50 высотой, оказались в створе. Политрук Маслов приказывает стрелять оттуда. Я возражаю: „Пушку засекут, начнут бить... Надо выбирать огневую в стороне“. Он настаивает, упрекает в трусости. Раз так — на тебе! Но я, тогда ещё несмышленыш, оказался прав: все снаряды были наши, нас обложили огнём кругом...» И второй обстрел: «Немецкая разведка пошла на соседний дзот, а наш оказался под отсекающим огнём. Я вначале думал, что немцы пошли в наступление. Солдат оставил в дзоте, чтобы всех сразу не убило, а сам выскочил в траншею. В дыму и огне как-то сориентировался, что немцы идут справа, вытащили мы все пулемёты и открыли огонь по нейтралке. ...Когда отбились, я скрутил сантиметров на 20 папиросу и первый раз курил взатяжку. И даже не закашлялся».
В январе 1943-го взвод Кодочигова сняли с обороны — перегнали под Новгород. Почти два месяца «гоняли по передовой». А 18 марта «бросили в лоб на Новгород». Я могу только представить (только представить!), что испытывал Павел Ефимович, когда писал: «Немцы нас расстреляли за полчаса на открытом поле... От нашей роты осталось 6 человек, от батальона — чуть больше 20, а от полка — около сотни».
...Утром 18 января 1944-го враг начал выбивать наши подразделения с шоссе Шимск — Новгород и железной дороги близ села Воробейка. «Пехота, что оседлала железную дорогу, не выдержала, побежала и почти вся полегла под перекрёстным огнём». Редкие кустики укрытия не скрыли от бойцов взвода Кодочигова эту печальную картину. «Наученные столь горьким опытом, — напишет в своих воспоминаниях Павел Ефимович, — мы не побежали, стреляли и из автоматов, и из подобранных пулемётов, и из миномётов, насколько можно было поднять ствол, были готовы и к рукопашной, но вовремя появились артиллеристы, прибавили своего огоньку, спасли нас. И вдруг откуда-то прилетает мина... Потом вторая...»
«Я знал, что меня убьёт...»
Много раз задавала фронтовикам один и тот же вопрос: что чувствовали они, отправляясь в бой? Одни надеялись на чудо, другие каждый раз навек прощались с родными. «Мне бы сидеть в окопчике, но я уже знал, — прочитала у Кодочигова, — что меня убьёт». После прилёта первой мины нога заряжающего Хаирова превратилась в отбивную. Комвзвода вышел из окопчика отправить заряжающего. И тут вторая мина... «Взлетел с мыслью: «Голова оторвана, но мозг ещё работает, сейчас конец».
Павлу удастся тогда «задобрить» смерть восемнадцатью осколочными ранами, оторванным пальцем и ампутированной ногой. И всё же всякий раз, перечитывая его строчки — «Я знал, что меня убьёт», не могу унять волнение сердца. Вот оно, оказывается, как было: не зная, чем закончится эта очередная битва, не ведая о том, когда придёт конец войне, не явив миру своих сыновей-дочерей, совсем ещё мальчишки шли на верную смерть ради... клочка родной земли, на которой найдут свой последний приют. Ради того, чтобы в свободной стране родились и жили в мире другие. Не они...
А та, что косой отмеряет жизненный срок человека, явилась к Павлу Ефимовичу опять в январе. В 2008-м. 20-го числа — именно в тот в день, в который в 1944-м наши войска очистили от врага Новгород. Быть может, она задержалась именно для того, чтобы он успел поведать нам, разбалованным мирным бытием, истинную цену этой жизни, заключающуюся в окопной правде войны? «На передовой, — напишет фронтовик в своей книге „Так и было“, — остаться в живых и невредимым надежды мало. Люди привыкают к этой мысли, и она кажется им единственно верной. Больше другое гнетёт: как бы живым или раненым в плен не угодить».
По дороге к мечте
Санитарный эшелон доставил изрешеченного осколками снаряда командира миномётного взвода в родную Тюмень. Святая надежда мамы Павла — Юлии Евгеньевны — на то, что родные стены помогают, поспособствовала тому, чтобы на лечение сына отправили в госпиталь, что прописался в стенах его родной 21-й школы. Отсюда в 1940-м выпускник Кодочигов шагнул вперёд — к осуществлению мечты своей жизни — стать журналистом. Приёмная комиссия Свердловского КИЖа — коммунистического института журналистов (переименованного позднее в факультет журналистики УрГУ) «заартачилась»: нет, мол, у парня годового стажа общественной работы. Нагрянувшая через год война подняла на ноги всю общественность Отечества. В пылу её сражений Павел Кодочигов отметил-запомнил, что свой партийный билет он получил в День печати — 5 мая 1943 года. Выходит, мечта сохранилась.
Но после войны думать о журналистике, где надо «трое суток шагать ради нескольких строчек в газете», ему не позволяла реальность. «Куда без ноги? Волка ноги кормят! В 1944-м случайно сошёлся с адвокатами, отправили на курсы. ...Кажется, до января 1948-го работал адвокатом, затем был избран членом облсуда. Наездился всласть в командировках и на лошадях, и на бензоцистернах, и по бездорожью». Работу совмещал с заочным обучением в юридическом институте. Однако в карман кителя и брюк, «сшитых из зелёной комсоставовской диагонали», выданной по военкоматовским ордерам, мечту не спрячешь. 15 февраля 1953-го сердце подсказало Павлу попроситься в штат «Тюменского комсомольца». Не ошибаюсь с датой рождения этой газеты, ведь тоже вышла из её «шинели»... И наверняка журналисты постарше не раз упоминали при мне имя первого собственного корреспондента газеты по Ямалу Павла Кодочигова. Но время не только лечит. Оно, увы, стирает память... Восстановленная заново, она диктует вопрос-опрос для самой себя: «Вот представь: каково пришлось нашему Ефимовичу там, в ещё не согретой тундре?» А у Кодочигова через год работы вышла в свет книжка «Я работаю в редакции». В неё вошли материалы, написанные после «экскурсий» на оленьих упряжках, «на лодках, на всяких суднах». К одному из этих суден на реке Полуй путь проложили дощечки. «Внизу — чёрная вода, ветер дует, и если бы меня сдуло или оступился, то и был бы мне конец. Но отступать некуда. Сейчас бы не пошёл и не прошёл, но тогда мне было всего 30 лет», — напишет о себе — откликнется на просьбу коллеги — новгородского писателя фронтовик Кодочигов.
— Павел никогда, — подтверждает Нина Андреевна, — не акцентировал внимание на том, что у него нет ноги. Он простил хирурга медсанбата, что как следует не вычистил грязь, в результате которой произошло заражение, а впоследствии ампутация. Простил, когда узнал, что тот хирург «стоял тогда четвёртые сутки у стола». В послевоенные годы несколько раз возникала необходимость подрезать культю, значит — «обживать» новый протез, тяжёлый и неуклюжий. Боль своей души, незаживающую рану-память он доверял только бумаге, когда писал о других фронтовиках.
«О друзьях, которых помню ещё босоногими...»
«Думаю, что однополчане на меня не в обиде, а вот довоенные друзья, многих из которых помню еще босоногими, их я прозевал. И в какой-то мере исполняю свою долг». Эти строчки Павел Кодочигов напишет, будучи уже известным писателем, в трудовой биографии которого — работа в «Тюменской правде», главным редактором — сначала тюменского телевидения, а затем — радиокомитета, спецкором «Уральского рабочего», редактором отдела прозы журнала «Урал». Завидные ступени творческого роста! Но он увольняется из журнала, уходит «на 45 рублей пенсии, чтобы завершить книгу «Как ты жива осталась, мама?»
Параллельно со сбором материала для этой книги он вместе с выпускником 1941-го тюменской школы № 21 Владимиром Мошкиным (а для него — просто Вовкой, с которым спасались от холода — укрывались одним курсантским одеялом Московского Краснознамённого пехотного училища) в 1964-м «накрутил» на автомобиле 11 тысяч км по местам их боевой юности.
«Дружку Вовке» довелось сражаться на Курской дуге и за освобождение Литвы. В Тюмень он вернулся «молодцом-удальцом с двумя Красными Звездочками. Все его счастливчиком считали». Там, в Литве, Мошкин «задрал вверх подол рубашки», и Павел увидел страшную отметину третьего ранения друга, полученного под городом Помпали — «на левой стороне груди у Володи не было четырёх рёбер». Дальше последовал рассказ о том, как, спасая раненого сослуживца, Мошкин сам был ранен: осколок застрял в лёгком, плевра наполнилась кровью. Чтобы выкачать из неё кровь (почти два литра) в медсанбате «вырубили» рёбра. В образовавшуюся пустоту затолкнули 16 трёхметровых бинтов. «Тяжёлый я был тогда, Пашка!»
Автор памятника Борцам революции, установленного в Тюмени в 1957-м, Евгений Герасимов для Кодочигова тоже — просто Женька, с которым они вместе учились в 21-й школе и МКПУ. В очерке «Шестой комбат» из книги Павла Ефимовича «Их помнят улицы Тюмени» прочитала: «Командир полка подполковник Борис Ильич Корольков, вспоминая о Герасимове после войны, говорил так: «Командиры стрелковых батальонов Женьку часто ругали, даже хулиганом обзывали, а я его любил и верил, что, пока он жив, можно быть спокойным». Герасимову — командиру взвода батальонных миномётов в полку 115-й стрелковой дивизии, «недавно разбитой на Волховском фронте, пострелять из миномётов, однако, не удалось — роте выдали на два дня одну мину!» ...В боях за станцию «Пустошка» Евгений Герасимов получил приказ доставить оставленную на поле боя подбитую пушку. «Мыслимое ли дело вытащить с нейтральной полосы, из-под самого носа врага, орудие?» Но с заданием справились. И с этой пушкой, у которой вышла из строя автоматика (но артиллеристы придумали «метод» освобождаться от гильз ударом топора по автоматике) Герасимов воевал до конца войны. С ней кавалер ордена Красной Звезды «на пятачке» близ пушкинского села Михайловское принял под своё командование батарею «сорокапяток». Он был шестым по счёту комбатом — предыдущих убили.
В год 45-летия празднования Победы тюменские ветераны вместе с Евгением Герасимовым побывали в Михайловском. Шестой комбат рассказал землякам о том, как 30 марта 1944-го он получил приказ «разбить домик, из которого строчили пулемёты, препятствуя продвижению пехоты». Директор пушкинского музея Семён Гейченко прислушался к рассказу, протянул Герасимову план освобождения Михайловского: «Покажите, где стояла ваша пушка и по какому домику вы стреляли». Выяснилось, что это был домик няни поэта Арины Родионовны.
«Но я же не знал... не знал», — вскочил Герасимов. — «Но если б и знал, стрелять всё равно пришлось бы — война всё-таки», — успокоил его Гейченко.
«Немало наступательных боёв» проведёт в административных кабинетах Тюмени Евгений Герасимов, прежде чем в нашем городе появится памятник «Прощание» — выпускникам школ 1941-го. «Сделав это такое нужное ему и всем тюменцам дело, Женька Герасимов вскоре покинул нас».
А Павел Кодочигов своё дело продолжил. «Не ради рецензий, ради людей, которые живут и не помнят войну». «Кажется, с Витей Рычковым, — оставит в своих воспоминаниях Павел Ефимович, — мы занялись невесёлыми подсчётами, и оказалось, что из 25 или даже 30 наших уличных друзей-приятелей с войны вернулись всего пятеро — и все после госпиталей». В журнале «Урал» увидели свет два цикла очерков Кодочигова о его сверстниках — пацанах довоенной поры с тюменских улиц Водопроводной, Хохрякова, Советской, которые вслед за «бегунцом» Вовкой Илькевичем сбрасывали пимы и мчались по обледенелому тротуару — закалялись. В 2014-м Нина Андреевна исполнит мечту мужа — объединят очерки в книгу «Их помнят улицы Тюмени». «Павел хотел, чтобы нынешнее поколение тюменцев узнало о своих земляках». Не вернулся с войны стрелок Володя Илькевич, навеки юными остались лётчик Анатолий Береснёв, истребитель танков Карл Тоотсе, Виктор Анцыгин, возглавивший разведроту партизанского отряда после того, как вырвался из немецкого плена под Вязьмой...
Чтобы написать о них, Павел Ефимович изучил не только десятки архивных документов, но и встретился с родными погибших. А это — самое трудное для журналиста дело: разговаривать с матерями, жёнами и сестрами тех, что отдали за Победу свою жизнь.
...9 мая 1945-го, как 22 июня 1941-го, выпало на воскресенье. «В Тюмени лил дождь. Возбуждённый город высыпал на улицы. И все почему-то пошли на работу, по пути поздравляя всех встречных и поперечных. И на работе вначале было необычно радостно, но скоро, когда загрустили, а потом навзрыд заплакали, заголосили женщины, потерявшие на войне своих мужей и сыновей, стало тягостно, и все заспешили к себе домой». Такую вот наглядную «иллюстрацию» праздника со слезами на глазах, я прочитала у Павла Кодочигова. Наш разговор с председателем областного отделения СЖ России Владимиром Кузнецовым увенчался обещанием: имя Павла Кодочигова будет высечено на мемориальной доске, посвящённой тюменским журналистам-фронтовикам. Биография его будет опубликована в третьем томе «Энциклопедии журналистов Тюменской области».
Автор: Наталья Тереб. «Тюменские известия»
У материала, который вы читаете сейчас, своя предыстория. По одним и тем же тюменским улицам спешили в начале 1940-го на уроки Павел Кодочигов (в школу № 21), Нина Полозкова и её одноклассник — весельчак и комсомольский лидер школы № 1 Виктор Худяков. И надо же такому случиться: в конце 2014-го их пути сошлись... Почти одновременно «Тюменские известия» под рубрикой «70 историй о войне» рассказали о подвиге Героя Советского Союза Виктора Худякова, а его племянница Лариса Богданова в газете «Будь здоров!» познакомила читателей с выдержками из книги Павла Кодочигова «Как ты жива осталась, мама?», посвященной судьбам фронтовичек-медиков. А теперь представьте картину: Лариса Филипповна появляется в дверях тюменской квартиры жены Павла Кодочигова с печатным сюрпризом о её муже, а Нина Андреевна вручает ей ответный — материал о дяде... «Вот так встретились два очень дорогих для нас человека — Виктор и Павел», — отыщет мой редакционный телефон — сообщит Лариса Богданова.
Уже опубликованное слово стало подсказкой темы для нового материала — о фронтовике, журналисте, писателе Павле Кодочигове. Знакомство с Ларисой Филипповной увенчалось встречей с Ниной Андреевной Полозковой. О-о! Выяснилось, что эта женщина — тот самый легендарный завотделом литературной критики журнала «Урал», чьи публикации служили для нас, студентов факультета журналистики УрГУ, образцом рецензий. В общем, накал моего волнения усилился до студенческого экзаменационного мандража...
«Но я же, — успокаиваю себя, — подготовилась: перечитала многие произведения Павла Ефимовича. И не скрываю, что испытала преступное для журналиста желание — „передрать“ его строки о войне в свой материал. Потому что...» Нина Андреевна спешит ко мне на помощь — предлагает... ответ, написанный её мужем. Цитирую: «Меня часто спрашивают, почему я занимаюсь только документальной прозой. Считаю, что у героев Великой Отечественной должны быть подлинные имена, а не псевдонимы, и характеры их надо раскрывать в реально существующей обстановке. Тогда и будет настоящая окопная правда».
В архивах Павла Кодочигова, которые бережно хранит его вдова Нина Андреевна, есть признание: «Моя тема — война». Он точен в пересказе эпизодов сражений, потому что сам был их участником, испытал войну на вкус и цвет.
«Вот он, передний край...»
«У каждого, кто воевал, есть своё „московское направление“. Есть оно и у меня. ...Для меня Трубично, Моторово, Витка, Тютицы, Любцы, Мясной Бор — всё еще не просто деревни, расположенные на шоссе Новгород — Ленинград, а сильнейшие укреплённые пункты на пути к Новгороду, навсегда въевшиеся в память названия на зелёной военной карте. И снесённая снарядами колокольня в Моторово по-прежнему прежде всего вражеский наблюдательный пункт». Так начинается очерк «Вот он, передний край...», написанный Павлом Ефимовичем в конце шестидесятых годов теперь уже прошлого столетия. После поездки на Новгородчину. Туда, где проходил Волховский фронт. Туда, где он и в мирное время невольно ловил себя на том, что прислушивается: не раздается ли где выстрел пушки, не разорвёт ли предвечернюю тишину перестук пулемёта? И вот он, тот самый болотистый (и потому без окопов) участок, где в августе 1942-го «дали оборону» миномётному взводу под командованием Павла Кодочигова, которому только что исполнилось 19 лет. Который только что стал выпускником Московского Краснознаменного пехотного училища. Которого только что зачислили в 225-ю стрелковую дивизию, в роту 50-миллиметровых миномётов. Командир роты Мельников планировал поберечь скороспелого лейтенанта — подержать денька три на КП, что расположился в 300 метрах от передовой. Но у только что здорового-невредимого командира миномётного взвода Бокало снарядом вырвало бок. Мельников приказал: «Кодочигов, иди принимать взвод». Потом комроты всю ночь просидел рядом с новоиспечённым командиром — «учил, как обращаться с солдатами, когда падать, когда — нет, и прочей окопной науке».
Как же часто война меняла ситуацию, которая была вот только что! Секунды её уносили в небытие сотни жизней...
Среди воспоминаний Павла Ефимовича — два обстрела. Цитирую: «Сорокапятка поставлена на прямую наводку, чтобы разбить дзот. А запасные огневые — круговой бруствер из дёрна, сантиметров 50 высотой, оказались в створе. Политрук Маслов приказывает стрелять оттуда. Я возражаю: „Пушку засекут, начнут бить... Надо выбирать огневую в стороне“. Он настаивает, упрекает в трусости. Раз так — на тебе! Но я, тогда ещё несмышленыш, оказался прав: все снаряды были наши, нас обложили огнём кругом...» И второй обстрел: «Немецкая разведка пошла на соседний дзот, а наш оказался под отсекающим огнём. Я вначале думал, что немцы пошли в наступление. Солдат оставил в дзоте, чтобы всех сразу не убило, а сам выскочил в траншею. В дыму и огне как-то сориентировался, что немцы идут справа, вытащили мы все пулемёты и открыли огонь по нейтралке. ...Когда отбились, я скрутил сантиметров на 20 папиросу и первый раз курил взатяжку. И даже не закашлялся».
В январе 1943-го взвод Кодочигова сняли с обороны — перегнали под Новгород. Почти два месяца «гоняли по передовой». А 18 марта «бросили в лоб на Новгород». Я могу только представить (только представить!), что испытывал Павел Ефимович, когда писал: «Немцы нас расстреляли за полчаса на открытом поле... От нашей роты осталось 6 человек, от батальона — чуть больше 20, а от полка — около сотни».
...Утром 18 января 1944-го враг начал выбивать наши подразделения с шоссе Шимск — Новгород и железной дороги близ села Воробейка. «Пехота, что оседлала железную дорогу, не выдержала, побежала и почти вся полегла под перекрёстным огнём». Редкие кустики укрытия не скрыли от бойцов взвода Кодочигова эту печальную картину. «Наученные столь горьким опытом, — напишет в своих воспоминаниях Павел Ефимович, — мы не побежали, стреляли и из автоматов, и из подобранных пулемётов, и из миномётов, насколько можно было поднять ствол, были готовы и к рукопашной, но вовремя появились артиллеристы, прибавили своего огоньку, спасли нас. И вдруг откуда-то прилетает мина... Потом вторая...»
«Я знал, что меня убьёт...»
Много раз задавала фронтовикам один и тот же вопрос: что чувствовали они, отправляясь в бой? Одни надеялись на чудо, другие каждый раз навек прощались с родными. «Мне бы сидеть в окопчике, но я уже знал, — прочитала у Кодочигова, — что меня убьёт». После прилёта первой мины нога заряжающего Хаирова превратилась в отбивную. Комвзвода вышел из окопчика отправить заряжающего. И тут вторая мина... «Взлетел с мыслью: «Голова оторвана, но мозг ещё работает, сейчас конец».
Павлу удастся тогда «задобрить» смерть восемнадцатью осколочными ранами, оторванным пальцем и ампутированной ногой. И всё же всякий раз, перечитывая его строчки — «Я знал, что меня убьёт», не могу унять волнение сердца. Вот оно, оказывается, как было: не зная, чем закончится эта очередная битва, не ведая о том, когда придёт конец войне, не явив миру своих сыновей-дочерей, совсем ещё мальчишки шли на верную смерть ради... клочка родной земли, на которой найдут свой последний приют. Ради того, чтобы в свободной стране родились и жили в мире другие. Не они...
А та, что косой отмеряет жизненный срок человека, явилась к Павлу Ефимовичу опять в январе. В 2008-м. 20-го числа — именно в тот в день, в который в 1944-м наши войска очистили от врага Новгород. Быть может, она задержалась именно для того, чтобы он успел поведать нам, разбалованным мирным бытием, истинную цену этой жизни, заключающуюся в окопной правде войны? «На передовой, — напишет фронтовик в своей книге „Так и было“, — остаться в живых и невредимым надежды мало. Люди привыкают к этой мысли, и она кажется им единственно верной. Больше другое гнетёт: как бы живым или раненым в плен не угодить».
По дороге к мечте
Санитарный эшелон доставил изрешеченного осколками снаряда командира миномётного взвода в родную Тюмень. Святая надежда мамы Павла — Юлии Евгеньевны — на то, что родные стены помогают, поспособствовала тому, чтобы на лечение сына отправили в госпиталь, что прописался в стенах его родной 21-й школы. Отсюда в 1940-м выпускник Кодочигов шагнул вперёд — к осуществлению мечты своей жизни — стать журналистом. Приёмная комиссия Свердловского КИЖа — коммунистического института журналистов (переименованного позднее в факультет журналистики УрГУ) «заартачилась»: нет, мол, у парня годового стажа общественной работы. Нагрянувшая через год война подняла на ноги всю общественность Отечества. В пылу её сражений Павел Кодочигов отметил-запомнил, что свой партийный билет он получил в День печати — 5 мая 1943 года. Выходит, мечта сохранилась.
Но после войны думать о журналистике, где надо «трое суток шагать ради нескольких строчек в газете», ему не позволяла реальность. «Куда без ноги? Волка ноги кормят! В 1944-м случайно сошёлся с адвокатами, отправили на курсы. ...Кажется, до января 1948-го работал адвокатом, затем был избран членом облсуда. Наездился всласть в командировках и на лошадях, и на бензоцистернах, и по бездорожью». Работу совмещал с заочным обучением в юридическом институте. Однако в карман кителя и брюк, «сшитых из зелёной комсоставовской диагонали», выданной по военкоматовским ордерам, мечту не спрячешь. 15 февраля 1953-го сердце подсказало Павлу попроситься в штат «Тюменского комсомольца». Не ошибаюсь с датой рождения этой газеты, ведь тоже вышла из её «шинели»... И наверняка журналисты постарше не раз упоминали при мне имя первого собственного корреспондента газеты по Ямалу Павла Кодочигова. Но время не только лечит. Оно, увы, стирает память... Восстановленная заново, она диктует вопрос-опрос для самой себя: «Вот представь: каково пришлось нашему Ефимовичу там, в ещё не согретой тундре?» А у Кодочигова через год работы вышла в свет книжка «Я работаю в редакции». В неё вошли материалы, написанные после «экскурсий» на оленьих упряжках, «на лодках, на всяких суднах». К одному из этих суден на реке Полуй путь проложили дощечки. «Внизу — чёрная вода, ветер дует, и если бы меня сдуло или оступился, то и был бы мне конец. Но отступать некуда. Сейчас бы не пошёл и не прошёл, но тогда мне было всего 30 лет», — напишет о себе — откликнется на просьбу коллеги — новгородского писателя фронтовик Кодочигов.
— Павел никогда, — подтверждает Нина Андреевна, — не акцентировал внимание на том, что у него нет ноги. Он простил хирурга медсанбата, что как следует не вычистил грязь, в результате которой произошло заражение, а впоследствии ампутация. Простил, когда узнал, что тот хирург «стоял тогда четвёртые сутки у стола». В послевоенные годы несколько раз возникала необходимость подрезать культю, значит — «обживать» новый протез, тяжёлый и неуклюжий. Боль своей души, незаживающую рану-память он доверял только бумаге, когда писал о других фронтовиках.
«О друзьях, которых помню ещё босоногими...»
«Думаю, что однополчане на меня не в обиде, а вот довоенные друзья, многих из которых помню еще босоногими, их я прозевал. И в какой-то мере исполняю свою долг». Эти строчки Павел Кодочигов напишет, будучи уже известным писателем, в трудовой биографии которого — работа в «Тюменской правде», главным редактором — сначала тюменского телевидения, а затем — радиокомитета, спецкором «Уральского рабочего», редактором отдела прозы журнала «Урал». Завидные ступени творческого роста! Но он увольняется из журнала, уходит «на 45 рублей пенсии, чтобы завершить книгу «Как ты жива осталась, мама?»
Параллельно со сбором материала для этой книги он вместе с выпускником 1941-го тюменской школы № 21 Владимиром Мошкиным (а для него — просто Вовкой, с которым спасались от холода — укрывались одним курсантским одеялом Московского Краснознамённого пехотного училища) в 1964-м «накрутил» на автомобиле 11 тысяч км по местам их боевой юности.
«Дружку Вовке» довелось сражаться на Курской дуге и за освобождение Литвы. В Тюмень он вернулся «молодцом-удальцом с двумя Красными Звездочками. Все его счастливчиком считали». Там, в Литве, Мошкин «задрал вверх подол рубашки», и Павел увидел страшную отметину третьего ранения друга, полученного под городом Помпали — «на левой стороне груди у Володи не было четырёх рёбер». Дальше последовал рассказ о том, как, спасая раненого сослуживца, Мошкин сам был ранен: осколок застрял в лёгком, плевра наполнилась кровью. Чтобы выкачать из неё кровь (почти два литра) в медсанбате «вырубили» рёбра. В образовавшуюся пустоту затолкнули 16 трёхметровых бинтов. «Тяжёлый я был тогда, Пашка!»
Автор памятника Борцам революции, установленного в Тюмени в 1957-м, Евгений Герасимов для Кодочигова тоже — просто Женька, с которым они вместе учились в 21-й школе и МКПУ. В очерке «Шестой комбат» из книги Павла Ефимовича «Их помнят улицы Тюмени» прочитала: «Командир полка подполковник Борис Ильич Корольков, вспоминая о Герасимове после войны, говорил так: «Командиры стрелковых батальонов Женьку часто ругали, даже хулиганом обзывали, а я его любил и верил, что, пока он жив, можно быть спокойным». Герасимову — командиру взвода батальонных миномётов в полку 115-й стрелковой дивизии, «недавно разбитой на Волховском фронте, пострелять из миномётов, однако, не удалось — роте выдали на два дня одну мину!» ...В боях за станцию «Пустошка» Евгений Герасимов получил приказ доставить оставленную на поле боя подбитую пушку. «Мыслимое ли дело вытащить с нейтральной полосы, из-под самого носа врага, орудие?» Но с заданием справились. И с этой пушкой, у которой вышла из строя автоматика (но артиллеристы придумали «метод» освобождаться от гильз ударом топора по автоматике) Герасимов воевал до конца войны. С ней кавалер ордена Красной Звезды «на пятачке» близ пушкинского села Михайловское принял под своё командование батарею «сорокапяток». Он был шестым по счёту комбатом — предыдущих убили.
В год 45-летия празднования Победы тюменские ветераны вместе с Евгением Герасимовым побывали в Михайловском. Шестой комбат рассказал землякам о том, как 30 марта 1944-го он получил приказ «разбить домик, из которого строчили пулемёты, препятствуя продвижению пехоты». Директор пушкинского музея Семён Гейченко прислушался к рассказу, протянул Герасимову план освобождения Михайловского: «Покажите, где стояла ваша пушка и по какому домику вы стреляли». Выяснилось, что это был домик няни поэта Арины Родионовны.
«Но я же не знал... не знал», — вскочил Герасимов. — «Но если б и знал, стрелять всё равно пришлось бы — война всё-таки», — успокоил его Гейченко.
«Немало наступательных боёв» проведёт в административных кабинетах Тюмени Евгений Герасимов, прежде чем в нашем городе появится памятник «Прощание» — выпускникам школ 1941-го. «Сделав это такое нужное ему и всем тюменцам дело, Женька Герасимов вскоре покинул нас».
А Павел Кодочигов своё дело продолжил. «Не ради рецензий, ради людей, которые живут и не помнят войну». «Кажется, с Витей Рычковым, — оставит в своих воспоминаниях Павел Ефимович, — мы занялись невесёлыми подсчётами, и оказалось, что из 25 или даже 30 наших уличных друзей-приятелей с войны вернулись всего пятеро — и все после госпиталей». В журнале «Урал» увидели свет два цикла очерков Кодочигова о его сверстниках — пацанах довоенной поры с тюменских улиц Водопроводной, Хохрякова, Советской, которые вслед за «бегунцом» Вовкой Илькевичем сбрасывали пимы и мчались по обледенелому тротуару — закалялись. В 2014-м Нина Андреевна исполнит мечту мужа — объединят очерки в книгу «Их помнят улицы Тюмени». «Павел хотел, чтобы нынешнее поколение тюменцев узнало о своих земляках». Не вернулся с войны стрелок Володя Илькевич, навеки юными остались лётчик Анатолий Береснёв, истребитель танков Карл Тоотсе, Виктор Анцыгин, возглавивший разведроту партизанского отряда после того, как вырвался из немецкого плена под Вязьмой...
Чтобы написать о них, Павел Ефимович изучил не только десятки архивных документов, но и встретился с родными погибших. А это — самое трудное для журналиста дело: разговаривать с матерями, жёнами и сестрами тех, что отдали за Победу свою жизнь.
...9 мая 1945-го, как 22 июня 1941-го, выпало на воскресенье. «В Тюмени лил дождь. Возбуждённый город высыпал на улицы. И все почему-то пошли на работу, по пути поздравляя всех встречных и поперечных. И на работе вначале было необычно радостно, но скоро, когда загрустили, а потом навзрыд заплакали, заголосили женщины, потерявшие на войне своих мужей и сыновей, стало тягостно, и все заспешили к себе домой». Такую вот наглядную «иллюстрацию» праздника со слезами на глазах, я прочитала у Павла Кодочигова. Наш разговор с председателем областного отделения СЖ России Владимиром Кузнецовым увенчался обещанием: имя Павла Кодочигова будет высечено на мемориальной доске, посвящённой тюменским журналистам-фронтовикам. Биография его будет опубликована в третьем томе «Энциклопедии журналистов Тюменской области».
Автор: Наталья Тереб. «Тюменские известия»
Павел Кодочигов (слева) с другом Андреем Пелымским. 1945 г.